Старушка и другие представители

“От того что я с севера, что ли?”

И мысленно поместил московское высотное здание где-нибудь в районе Сенной, Летнего сада, Лиговки. Представили? Нет, это не смешно. А теперь представьте Москву без этих высоток. Ну как? Вот-вот - провинциальный городишко, раздутый до глупейших размеров (если, конечно, не брать в расчет Кремль, Красную площадь, несколько проспектов). А с высотками - простор, величие. Но простор только потому, что вдали глазу есть за что зацепиться, да и простор не вовне, а внутрь: простор провалов и разрывов, а не для дыхания и полета, как в Питере, для которого не то что высотки, даже маленький колышек на площади Восстания - бревно в глазу. Я пью? Да что? Минералку… да-а-а… ну… это… пепси-колу. Чтоб я больше пила!? Да у меня и денег нет. У меня сердце… э-э… сердце останавливается. Вот… Ну вот останавливается, а выпью - так ничего… Нет, я не пью… Что, ты не пьешь? Пьешь! Вот налью тебе, так выпьешь. Да-а-а. И участковый наш. Ну, знаешь, участковый, Митяй Сергеич? Налила ему. Выпил. Да. И он, что я не знаю? - пьет. Пьяница. Налила, и выпил. Да-а-а…

Да, Арбат. Художники, художники, старушка на скамейке, пятница, вечер, у дома напротив милиционеры ведут безобидного такого парня с велосипедом, а кругом смех: “Во, рокера поймали!” Позже встретил музыкантов (гитариста и скрипача), скоротавших вечер в гостях у ментов. Деньги, заработанные игрой на улице, пришлось отдать им под угрозой телеги куда следует под предлогом нарушения тишины после установленного часа. Вот уж шум от нейлона гитары и скрипки. Вот уж нарушение покоя, когда в ста метрах от них в центре воронки толпы “сердца” нескольких молодых и молоденьких “требовали перемен”. Громко требовали. Но все же звон мелочи в футляре скрипки слышней для ментовских ушей.

Москва разгульная, - идешь шатаешься, перекатываешься и не только потому, что с горки на горку, - время по глазам: то омоложенная старина, то устаревшая молодость столицы. А в Ленинграде - идешь прямо, спокойно, стены поддерживает и по направлению и по высоте (чуть-чуть над землей). Конечно, давят, но не снаружи, не на, а из, входят в тебя и распирают. Тяжело, но гордо и смело. Брожу по Арбату, мне некуда, уже включили фонари, художников все меньше, а песен все больше: поют Окуджаву, Гребенщикова, Цоя, Высоцкого, джаз (седой негр поет о звездах, о НЕЙ), телевизионщики собрали вокруг себя толпу зевак, и вот уже в который раз встречаюсь глазами с парнем моих лет или чуть старше:

- Добрый вечер. Один гуляешь?
- Да, однополчанина потерял. Ни-ко-ла-ев!!! Пропал куда-то. Пили вместе, шли вместе, а тут исчез. А ты то же кого-то потерял? Давай знакомиться.
- Ты кто?
- Учитель истории, А ты, я вижу, тоже образованный. Как тебя это угораздило?
- Да так как-то, само собой.
- А, понимаю, по наследству. Еврей?
- Обижаешь.
- А я еврей. Потомственный москвич.
- А я из Ленинграда.
- А там ты кто?
- Не знаю. Инженер пока. А потом - не знаю.
- Понятно - пишешь.
- Как в школе? Дети не заели?
- Плохо. Я школу не люблю. Детей не люблю. Я бюрократом заделался.
- Это совсем не плохо. Это…
- Да что ты меня убеждаешь, сам знаю, что великолепно. Бумажка к бумажке, А в десятом классе был гением. Стихи писал.
- А я к несчастью еще и сейчас гений.
- Хочешь стихи почитаю?
Читает.
- Хорошо.
- Сам знаю. Жаль, что только подражание. Смотри, фотографы. Давай подойдем. Ребята, снимите меня. Но только без денег. (”Деньги можно и потом.”) Нет, совсем без денег. (”Что ж пленку переводить!”) Ну так давайте просто так пообщаемся. Как вы тут? А там? Ну ладно… Ни-ко-ла-ев!!! Что маме скажу? Друга потерял.
- А он москвич?
- Нет… Вот Арбат не то. Раньше приезжал с армии, казалось, что вот… А все не то. Ни-ко-ла-ев!
- Ну, а как дальше собираешься?
- А черт его знает. Зачем все это? Был гением. А сейчас?.. А ты стихи тоже пишешь. А я тебя не попрошу читать.
- Я и не собирался.
- Вот это здорово. Это уже о чем-то говорит. Хорошо… А ты от меня не жди ничего, я тебе никакой истины не открою. Нет ее у меня. Вот когда работал, то знал, что истина - это работа. Сам верил, и другие верили. А сейчас что?.. Ни-ко-ла-ев!.. (”Ребята, можно вопрос?”) Конечно. (”У вас выпить не найдется?” - это скрипач, помните, с гитаристом, их только что из ментовки выпустили.) Нет. (”И достать где не знаете?”) А вы Николаева не видели? (”Это что, с “Утренней почты”? Так ему сейчас здесь на углу морду били для новой передачи.”) Нет, однополчанина … А смотри, чего она одна скучает? Девушка…

И он (учитель истории, эксгений) подсаживается к ней на скамейку, а мы со скрипачом и гитаристом, так и не сказавшим ни слова, идем дальше. По Арбату. Скрипач:

- А ты что, тоже друга потерял?
- Нет, просто так.
- А этот кто тебе?
- Подошел к нему. Он был один, и я один. Он учитель истории.
- Пили вместе?
- Чет, он раньше, с однополчанином.
- А у тебя не найдется?
- Нет.
- Я бы нашел, да и денег нет, все ментам оставили.
- Ну.., у меня есть.
- Ну и как?
- Давай.
- А ты вообще куда?
- Никуда. Из Питера на пару дней. Пока на улице. Вот сейчас уже с вами.

Но гитарист бежит в метро. Ну что ж, счастливо.
Арбат пустеет, теперь это уже обычная улица, по которой обычные прохожие спешат домой, а за ними медленно ползут два трактора с цистернами, смывают остатки дня и нас. Скрипач:

… А мы сейчас ловим мотор, затариваемся, потом катим Туда-то. Сколько тебе? Даю руку - ровесники…
… Нет, едем сначала на Угол. Знаешь, что такое Угол? Это все. И голубые: “Ну-у, бли-ин, хо-очешь вина? Ну пойдем…” И проститутки. Ну вот сколько, ты думаешь, она стоит сейчас?…
… Да, да, вот здесь останови…
… Можно вопрос? У вас не найдется чего-нибудь такого?..
… Вид у меня не такой. Трезвый. Никак не войду в форму…
… Можно вопрос? (”С собой не возим, только в парке.”)…
… Пошли. Я тебе покажу все. Сделай морду кирпичом и за мной. Добрый день. Это, вообще-то, интуристовский кабак. Так, сюда. Ты только не обращай внимание на то, что я буду говорить. Можно вопрос? Облом, здесь еще валютка. У тебя нет валюты? Жаль. Черт. Пошли, здесь еще пивная валютка есть. Сначала - на мойку … Ну ладно, до свидания, спасибо…
… Что ж, поехали в парк …
… А ты стихи пишешь? Мне тексты нужны. Ну вот такие, ну около Макаревича…
… Что, достал? У тебя стакана нет? Из горла будешь? Ну давай. Ты не обижаешься? Музыканты очень любят, когда их угощают. Вот я приеду на гастроли в Ленинград, залью тебя водкой…
… А я всегда говорил, что Ленинград выше Москвы…
… А знаешь, мы Туда-то не поедем, а поедем Туда-то. К гитаристу. К другому. У Стаса Намина играет. К нему всегда можно. У него, правда, мама, но это…
… Ну давай еще …
… Так, здесь останови. Сюда. Вот и железка. Ты как предпочитаешь: низом по шпалам или наверх? - вон мост. Вниз всегда лучше. Да, да, чтоб наверх после, по необходимости. А ты философ…
… А куда дальше? …
… Слышь, мужик, можно вопрос? Вот тут должна быть дорога и еще одна дорога, деревья, а посередине остановка. Да не бульвар, а остановка. Да, вот так дорога и вот так, а … Ему самому б найти свою дорогу…
… Помню был винный магазин рядом. Постой. Открывай еще …
… Ты не обижаешься?…
… Во …
… дорога и еще дорога …
… а вот и дом …
… Утром еще здесь был …
… А гитарист хороший, Розенбаума споет. Мы сыграем тебе …
… Курчавый, знакомься, это поэт из Ленинграда, ну извини …

. . .

И так далее: поток извинений, потом требований пить, петь, плевать на аллергию (вот скажи, разве может быть она от кера?), плевать на ветеранов снизу и на их заявления, и опять требования петь и пить, ну пятьдесят грамм, ну вполголоса… А пить и петь пришлось мне:

Было тускло и тоскливо,
Все имели жалкий вид
От не выпитого пива,
Недосказанных обид… Я могу слагать баллады,
Саги, оды, серенады
Все, что надо и не надо
Я могу сваять в стихи.
Зарифмованным каскадом
И словесным водопадом
Я могу на вас обрушить
Горы всякой чепухи…

Как малое дитя уснул Париж,
Укутанный в пеленки облаков,
И дождь на тротуар сползает с крыш
И шлепает по лужам босиком…
( Александр Синотов)

Разбуженная мама сказала, что это из эмигрантов (Сашка-то из эмигрантов?), и опять пошла спать. И мы, допив, стали укладываться. Скрипачу не спалось. Он все бегал и нудел: пойдем спать, пойдем спать… Я послал его, а сам примостился на кухонном диванчике.

А утром опять на улицу.

На улицу Арбат, где уже ждал меня Сашка (тот самый, “из эмигрантов”). А потом на улицу Волхонка к музею имени Пушкина, где выставка Сальвадора Дали и большая очередь. Но у нас в кармане удостоверения, удостоверяющие, что какие-то, нам не знакомые ребята являются работниками ленинградского театрального музея, и мы становимся в маленькую очередь у другого входа, центрального. (Но потом и за нами выстраивается хвост. Неужели у всех есть что-то в кармане, или просто бестолковые?) За оградой вдоль серебристых елей прогуливается парочка милиционеров. Хорошо охранять волкам капусту. Но наступает время, милиционеры открывают калитку, старушка открывает окошко в будочке кассы, мы открываем карман, удостоверяем его содержимым старушку и в обмен на трешку получаем билеты, и вот поднимаемся по лестнице …

… А это что за стиль? Кто скажет? Кто скажет, что за стиль? Вот вы, умный? Не знаете? А туда же. Что читать? Мне в двух словах, чтоб понять. И вы не знаете? Эх…

… “А это что?” - Гравюра на металле! - “Ну да, ну да…” - Акварель! “А-а… Не понимаю.” - Ну что здесь не понятного? из серии “Хиппи”, 1969-1979 . Два года рисовал. - “Да?..”

… Вот видишь? Ну наклонись. Да не той стороной. Видишь, это голова. А теперь отойди. Дальше. Не видишь? О как гениально, сразу не подумаешь. И вот эта точка… Она вроде и не точка, а глаз, но как точка, и притягивает. И какой это сюр? Все понятно. Главное поближе подойти. Видишь кость? А поближе - голова с ящиком, а в ящике бобы с хвостами на палочках и гвоздик вместо пупа. Какой тут сюр? …

… Сюр-ре-а-лизм… -изм… Под-соз-на-ние… А! Ну так, подсознание. Это подсознание!!!

А в Москве шумно. Шла женщина, уронила вазу, и никто не обернулся - не услышали. А на Невском и машин поменьше, да и те не успевают наделать шума, не успевают разогнаться - меньше подземных переходов, все светофоры. И еще один абзац этого путешествия: “На кладбище”. Я никогда там не был (”ну как же, ну как же, еще интеллигентный человек, время, эпоха, кладбище, поэты, память…”). Повторяю, никогда там не был и постараюсь больше не быть. (”А мы цветы купили, протолкались, постояли, промолчали…”) Кладбище заявило о себе еще загодя: цветами и поэтами на лотках в различных видах (глянцевые, матовые, в бюстиках и на значках). Вот и ворота. А вот и первый поэт. В первых рядах среди усопших, на самом почетном месте, рядом с киоском и конторой. Ближе его к выходу только “могилка” с крестом и табличкой, на которой вместо фамилии и даты - ассортимент кладбищенского инвентаря (плиты, ограды, кресты, простые и узорчатые) и цены на них. Так вот, стоит крылатый камень напротив ворот и смотрит вда… Да куда там “вдаль”? Где там “даль”? Суета у киоска с фотографиями этого же камня в кладбищенской рамке?.. Но не буду продолжать. Многие из вас наверняка уже сопят по поводу моего кощунства и бездушия. Извините, если кого задел за живое. Но говорю ведь не о живом, не о поэте и его смерти, а о мертвой трескотне вокруг этого.

Уходим. Теперь бы протянуть ноги (в них еще вчерашний день гудит, а в голове - ночь).

И лица в Ленинграде спокойнее, может, не люди, но лица уж точно. Нет суматохи во взглядах, постоянной озабоченности. И даже девчонки (весной) смотрят на тебя больше с любопытством, чем со сладострастием, как в Москве.Какое-то кафе, какой-то кофе, еще и телевизор включен:

“А как вообще-то? Вот и я говорю. Как сказал. Вы слушали? Поддерживаете? А какие еще вопросы? Нет, так не годится. Так нельзя. Это неправильно. Надо, чтоб больше того, чего меньше, и меньше того, чего больше. Я же говорил. Вы слышали? А мужчины? Вот, вот. Правильно, и об этом надо говорить. И самое главное, чтоб всем вместе. А сколько детей? И все сами? А мы вот там сидим, думаем. А у вас уже и так хорошо. Как я сказал. По-новому. Да, да, мы знаем, мы думаем. Понимаете?..”

А на Арбате все та же старушка:

- Вот глаз болит - ударилась. Посмотрите - красный? Боюсь. Другие вот стонут, плачут, а я если болит что, так просто говорю, говорю и не могу остановиться. Помогает.

20 Январь 2007 |
Подписаться на сообщения RSS 2.0

Опубликовано в разделах: Архив, проза